Мне девять или десять лет.
Утро субботы – звонкой, весенней, солнечной. Предвкушение двух – целых двух! – бесконечных выходных. Я только что наспех проглотила завтрак, натянула джинсы и куртку, и бегу на улицу. Перепрыгиваю в подъезде через две ступеньки и скатываюсь по перилам, чтобы поскорее оказаться во дворе.
Меня там ждет Рекс – большая лохматая дворняга, помесь овчарки неизвестно с кем, верный друг и спутник.
Я обожаю собак и вот уж третий год клянчу щенка овчарки у родителей. Но родители на овчарку не согласны – поэтому я знаю наперечет всех окрестных дворовых псов, вожусь с ними с утра до вечера, учу их сидеть, лежать и лаять по команде.
А возвращаясь вечером домой, стаскиваю с себя где-нибудь в кустах во дворе свитер или футболку и тщательно их вытряхиваю. Если на них останется собачья шерсть, мне опять влетит от родителей.
В кармане куртки у меня лежит горбушка хлеба – угостить Рекса. Он парень неприхотливый и с радостью принимает любое угощение.
На улице я сталкиваюсь с мамой. Быстро чмокаю в щеку и пытаюсь проскочить дальше.
– Подожди. Иди сюда.
– Я сейчас!
Забегаю за угол дома и вытаскиваю хлеб из кармана. Кладу на край шиферной крыши подвала – потом заберу.
Возвращаюсь назад к маме.
Зачем нужно было избавляться от этой горбушки? Почему нельзя было сразу подойти к маме? Я не знаю. Но к этому времени я уже четко усвоила – всегда лучше делать вид, что ты ничего не делаешь.
Поменьше рассказывай о себе. Поменьше посвящай родителей в свои дела. Чем больше о тебе знают, тем больше найдется поводов тебя не одобрить. Опять кормишь собак? Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не трогала собак?! До тебя что, не доходит?!
Так что – приноси из школы хорошие оценки и помалкивай. Это беспроигрышная стратегия.
– Что у тебя было в кармане?– Ничего…
– Идем домой!
Я уныло плетусь за мамой по ступенькам. У нее очень прямая спина. Она резко распахивает входную дверь и швыряет ключи на полочку у зеркала.
– Иди к себе в комнату!
Я захожу и сажусь на стул. Ну все, это надолго. Цепляюсь за края стула пальцами. Мне обидно и тоскливо. И одиноко…
Мама заходит в комнату вместе с папой:
– Вот, полюбуйся на свою дочь. Она опять врет!
Я никак не могу противостоять обвинениям. Я ничего не могу доказать. В моем 9-летнем мире еще нет слов для того, чтобы объяснить ей, что это она сама заставляет меня врать.
Раз за разом, год за годом, не принимая и обесценивая все, что меня увлекает и захватывает, а в ней – пробуждает ее патологическую тревогу и панику, и полуживотный рефлекс – запретить! наорать! прекратить!
Чтобы было все спокойно! Чтобы ничего не происходило и ничего не случилось!
Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя. Поэтому в любой непонятной ситуации – молчи.
Я не реагирую на мамины слова. Смотрю в одну точку и молчу.
– Что у тебя было в кармане?! Что ты выносишь из дому?!
Понимаю, что меня подозревают в воровстве. Молчу.
Мама что-то долго говорит. Я стараюсь отключиться и не слушать. Я знаю, где узоры на обоях похожи на хоровод зайцев с одним длинным ухом и одним коротким. У каждого зайца. Одно длинное, одно короткое. Одно длинное, одно короткое.
И так до конца стены. Я смотрю на длинные и короткие уши зайцев, и все крепче сжимаю края стула. Рано или поздно это закончится, и я уйду на улицу.
– Нет, я с ней больше не могу говорить! Как горохом об стену! С ней уже надо по-другому!
Я вижу, что папа держит в руках ремень. Меня не били ни разу в жизни. И тем более папа. Мой папа, который почти никогда не кричал на меня. Которому можно было рассказать что-то – ну хоть что-то. Мой папа…
– Пороть ее надо, по-другому до нее не доходит!
Папа неумело, один раз хлопает меня концом ремня по ноге повыше колена. Вообще не больно. Но он меня ударил. Я понимаю, что больше мне не к кому пойти. Мне не с кем быть вместе. Вообще.
– Что у тебя было в кармане?!
– Хлеб у меня был!!! Хлеб!!! Для собаки!!!
– Ты еще и голос на меня будешь повышать?! Какой еще хлеб?! Где он сейчас?
– Лежит на крыше подвала…
– Идем! Показывай!
Мама, как клещами, держит меня за руку выше локтя. Как будто я убегу. Как будто мне есть куда от нее убежать…
Горбушка хлеба лежит на том же месте, где я ее положила. Я чувствую, как ей стыдно – за скандал из-за куска хлеба, за то, что она до сих пор, как арестантку, держит меня за плечо. Я знаю, что сейчас будет.
Она начнет на меня орать. Прямо здесь, безобразно и уродливо. Потому что ей стыдно, непереносимо стыдно, ей нужно заглушить этот стыд. А потом ей будет стыдно за то, что этот ор слышали соседи… А потом еще за что-то…
Она многому научила меня. Выживать самостоятельно и ни у кого не просить помощи. Считать, что никто не полюбит тебя, если ты кормишь собак, а полюбит, если ты учишься на “пять” и вовремя делаешь уроки. Молчать, когда плохо.
Давиться слезами, когда обидно. Спиной, затылком, шестым чувством улавливать чужое настроение и подстраиваться под него. Вынашивать все планы только в себе и ни с кем не делиться. И бороться с этим всем – меня тоже научила она…
———————————————————————
